Переселенцы сто двадцать лет спустя

Переселенцы сто двадцать лет спустя
Фото: tyumedia.ru

(часть четвёртая)

ВЕРА И СОВЕСТЬ

Всю вторую половину 2016 года и начало 2017-го я продолжала работу в архивах. Удивительные чувства возникали в душе, когда в десятках метрических книг среди сотен фамилий вдруг открывались родные мне имена. Тянешь ниточку – и они становятся осязаемыми. Машина времени, не иначе.

И сквозь эту «пелену времён» всё отчётливее вырисовывалась одна особенность жизни моих предков, до той поры неведомая мне. Речь идёт о роли, которую играла в их жизни вера.

В моём деревенском детстве я очень мало слышала о Ермаковской церкви, разве что бабушка в своих рассказах изредка упоминала о ней. До сих пор помнятся мне события, связанные, так или иначе, с этими её рассказами.

Баба Ганна моя, как и многие старухи в Ермаках, была верующей. В доме нашем, в красном углу в горнице, висела небольшая икона, у которой она часто молилась. Икона была старой, хранилась под стеклом в простом деревянном киоте, выкрашенном голубой краской. Бабушка икону берегла, «прибирала» её к церковным праздникам всегда сама, обрамляя киот льняными рушниками-набожниками, сотканными и вышитыми ею давно, ещё в пору молодости.

Это был действительно «красный» угол. Он притягивал меня постоянно не только своим нарядным убранством, но и светом, который, как мне казалось, исходил от лика Пресвятой Богородицы с иконы. Обрамлял этот лик венец из цветков, вырезанных из фольги, и она, Богородица, представлялась мне, девочке, невестой.

Жалею теперь, что не спросила тогда, в детстве своём, у бабушки, откуда у неё эта икона. Могу теперь лишь догадываться, что ею благословляли бабушку на замужество, и что это была для всех нас, живших в доме, семейная реликвия.

Баба Ганна никогда не навязывала нам, своим внукам и внучкам (которых у неё было тринадцать), своей веры. Мы были из другого времени, и она это понимала. Сама же она, пережившая и повидавшая многое на своём веку, хоть и была смиренной и терпеливой, несла свою веру мужественно и достойно. Об одном таком уроке достоинства я расскажу историю, случившуюся в нашем доме в 1970-м году…

В апреле семидесятого года вся страна отмечала столетие Ленина. Не обошёл этот праздник и наш дом. В то время с нами жила семья моей старшей тётушки Прасковьи – её дочь Галя и внуки. Галя тогда работала в Ермаковской школе учителем, пела в хоре сельского клуба и была активной общественницей. Накануне юбилея вождя её приняли в партию и вручили медаль «В ознаменование 100-летия со дня рождения В.И. Ленина». Этому ли событию благодаря, или так совпало, но вместе с праздником и медалью в наш дом приехал новенький телевизор «Берёзка»: Галя долго стояла в очереди, и вот, наконец, его получила.

Телевизор в те годы в деревенских домах (и не только) был большой редкостью, о нём мечтали многие. Привезя телевизор домой, Галя стала думать: где поставить его в горнице? «Конечно, – рассуждала она, – место ему только в красном углу, под иконой, а где же ещё?» И она стала двигать мебель по комнате, освобождая угол. Бабушка стояла в дверном проёме, молча наблюдая за своей старшей внучкой.

Лихо отодвинув сервант из-под иконы в сторону, Галя закричала мне:

– Алёнка, тащи стул, икону снимать будем!

Я замерла на месте, лихорадочно соображая, что же мне делать, когда вдруг услышала спокойный голос бабушки:

  – Икону, внучка, не тронь. Не тобой она туда повешена, не тебе её снимать. – Молча повернулась и пошла в кухню.

Но Галю было не остановить. Икона, пережиток прошлого, и телевизор, чудо современности, -- рядом были просто несовместимы.

Я робко пыталась остановить сестру, предлагая другое место для телевизора – то один простенок горницы, то другой. Но мои старания и уговоры были напрасны. Галя сняла рушники, икону и вынесла их в «казёнку» – кладовку, где хранились старая утварь и разные припасы. Увидев это, бабушка занемогла и в тот же день слегла.

В кухне у входной двери стояла старая деревянная кровать, срубленная дедом ещё до войны, на которой она пролежала почти месяц, не вставая. Никакие лекарства, никакие утешения не помогали, она просто таяла на глазах. И однажды Галя сдалась. Молча и без суеты вернула икону на прежнее место в красный угол, а потом, встав перед бабушкой на колени, просила у неё прощения и плакала навзрыд. Я сидела на лавке у печки напротив них, тоже плакала и просила бабушку простить нас с сестрой. Баба Ганна долго смотрела на нас своими печальными глазами, молчала, как будто ждала, когда мы успокоимся, и вдруг тихонько сказала:

– Внучечки мои, любенькие, я вас простила, а вот Богородице негоже стоять неприбранной. Идите-ка, достаньте из сундука её одёжу – рушники-набожники -- да несите их сюда. Вместе выберем тот, что краше: у неё сегодня праздник случился – она домой вернулась. Может, и простит она всех нас, окаянных.

Ночью я проснулась от шороха в горнице и бабушкиной молитвы: она стояла на коленях перед иконой и истово просила Богородицу простить нас, нерадивых, и дать нам ума-разума.

Уж сколько лет прошло с тех пор, а я всё вижу её маленькую сухонькую фигурку в той памятной ночи, стоящую под образами, и теперь уже сама прошу её, святую свою бабу Ганну, простить меня за все прегрешения, вольные и невольные...

Вспоминая свою бабушку, расскажу ещё одну историю, связанную уже непосредственно с Ермаковской церковью.

В пору своего деревенского детства я была одета и обута, как многие местные ребятишки: весной и осенью носила телогрейку (бабушка называла её «кухвайкой») да резиновые сапоги, а зимой – шубейку и валенки.

Валенки я не любила: они были грубыми и неудобными, да к тому же такими, как у всех, – чёрными. Они были фабричными, быстро протирались на пятках, и я латала их за зиму по нескольку раз. А на полатях хранились бабушкины валенки, которые не давали мне покоя. Она носила их только по праздникам или когда ходила в гости. Мне казалось, что они пролёживают зря.

Валенки эти были необыкновенно мягкими, удобными и очень подходили мне по размеру (я не раз, забравшись на полати, тайком примеряла их), но главное – они были белыми! Их когда-то привёз бабушке в подарок её родственник – пимокат из деревни Спирихи. Она их берегла, в отличие от меня, на которой всё «горело и дымилось».

  Я подбиралась к валенкам, как та лиса из басни к винограду, и никак не могла придумать повод, как бы выпросить их у бабушки, чтобы надеть хоть разок! И вот повод, наконец, представился.

Я училась в восьмом классе, и считалась старшеклассницей – Ермаковская школа была тогда восьмилетней. Близился Новый год и – о, счастье! – нам, старшеклассникам, разрешили устроить настоящий новогодний бал, да ни где-нибудь, а в сельском клубе. Я частенько бегала в этот странный и нелепый деревенский клуб, похожий на длинный сарай, – то в кино, то в библиотеку за книжками, и всё удивлялась, почему он такой неказистый?..

Там, в клубе, проходили колхозные собрания и школьные линейки, концерты местной художественной самодеятельности и заезжих артистов, ну, и танцы для взрослых по выходным. Но тут предстоял бал. Первый бал в жизни!

Я мчалась с этой новостью из школы домой, представляя, как буду вальсировать в белых бабушкиных валенках по залу вокруг ёлки вместе с Зоей Горбуновой, и как мне будут завидовать девчонки.

Прямо с порога, чуть отдышавшись, я выпалила:

– Бабушка, милая! У меня будет новогодний бал, и мне нужны твои белые валенки!

Бабушка стояла у стола – заводила квашню на хлеб. Обернувшись, она спросила:

– Снегуркой, что ли, будешь на ёлке?

– Да нет же, нет! Никакой не снегуркой! Я буду в них там, на ёлке, тан-це-вать!

– Не дам, – немного помолчав, спокойно ответила бабушка, – Бач, чаго ўдумала! Я гэтыя валёнкі для ночных (всенощных) берагу, а яна – на танцы! Да куды – у клуб! На тым месцы, дзе той клуб, раней царква стаяла, там Богу маліліся, а цяпер танцы развялі, грэшнікі. Валёнкі скакаць не дам. А хочаш там танцаваць – ідзі у сваіх, у чорных с заплатками.

И она опять занялась тестом.

Я не ожидала такого поворота событий. Рассердившись на бабушку, опрометью кинулась вон из хаты, громко хлопнув дверью, и уже в сенях   услышала вослед:

– Бяжы, бяжы ў прочки, астынь трохі! Можа, і танцаваць перехочешь...

(Беги, беги, остынь немного. Может, и танцевать передумаешь.)

Не знала я тогда, что прежде, в пору её молодости, на месте этого клуба стояла церковь, построенная её отцом Харитоном Мельниковым вместе с другими переселенцами и разрушенная до основания в середине пятидесятых годов, а ещё раньше – в середине тридцатых – поруганная и обезглавленная комсомольцами-добровольцами...

Тогда, в начале семидесятых, в деревне о церкви мало кто говорил. Это было время, когда у каждого была своя вера: у стариков – в Бога, у молодёжи – в коммунизм. И колхоз наш тогда, кстати, носил гордое название – «К победе коммунизма».

Но коммунизм так и не построили, а к вере дорогу забыли надолго...

Я хочу рассказать сейчас   о той Ермаковской церкви и её непростой судьбе. Сведения о ней я по крупицам собирала в архивах Ишима, Тобольска и Тюмени. А ещё расскажу о Рогинской церкви, что в Беларуси, прихожанами которой были мои прадеды до переселения в Сибирь. Для меня теперь это одна история. Обе эти церкви объединяет одно имя – имя Николая Святителя.

  ДВЕ ЦЕРКВИ

Работая в архивах, ища информацию в Интернете о Ермаковской церкви, беседуя о ней со старожилами, я часто думала о том, что происходило в те времена в Беларуси.

Среди белорусских переселенцев, основавших в Сибири деревню Ермаки, было много семей из села Рогинь Могилёвской губернии. Одна из таких семей – семья моей бабушки. От неё я и узнала о той далёкой белорусской деревне.

Я уже писала, что в детстве, слушая бабушкины рассказы и видя, как тоскует она по своей «малой родине», я обещала, что, когда вырасту, обязательно найду ту её деревню и привезу ей оттуда горстку земли (и я выполнила своё обещание). Об этой поездке и о людях, с которыми я там познакомилась, я расскажу в отдельной статье.

А сейчас – о Рогинской церкви, названной Николаевской.

Достоверной информации о том, когда она была построена, я не нашла. Из архивных документов известно лишь, что на чертеже к планам генерального межевания Рогачевского уезда Могилёвской губернии за 1790 год Рогинь была обозначена как село, а это значит, что уже в те годы там действовала церковь. Из этих же документов я узнала, что приход Рогинской церкви в 1857 году составлял 2474 человека, живших в 15-ти поселениях. Это были село Рогинь и деревни: Каромка, Заболотье, Викторинская Рудня, Струки, Шарибовка, Бронница, Руденка, Липиничи, Антоновка, Курганье, Дербичи, Селище, околица Осиновка и Рогинский хутор. Самым большим поселением являлась Рогинь – 434 прихожанина, среди которых были все мои прадеды.

Рогинская церковь изначально строилась как типичная деревенская однопрестольная церковь – деревянная, на кирпичном фундаменте, однокупольная, со звонницей. Церковь носила имя Святителя Николая Чудотворца.

Церковь в Рониги не раз перестраивалась, и последняя, постройки 1860 года была, говорят, похожа на воздушный дворец. Кто-то из старожилов сравнивал её даже с Андреевской церковью в Киеве. Но ни фотографий, ни чертежей и плана её нигде пока не нашлось. Эта церковь просуществовала до 1929 года, когда её уничтожил пожар. Но за год до того церковь, как рассказывали мне старожилы-рогинцы, была разграблена и обезглавлена – новая власть не нуждалась в религии.

В разные годы в Рогинской церкви служили многие священники. Архивы сохранили имена некоторых из них. Но мне дорого имя того священника, с кем, возможно, связана жизнь моих предков и тех их земляков-рогинцев и жителей окрестных деревень, которые в 1897 году уходили в Сибирь.

Звали его Михаил Андреевич Леплинский. Его имя и годы жизни (1829–1909) выбиты на надгробном камне, который чудом сохранился. Камень этот пролежал не один десяток лет в болотине за территорией церкви и был обнаружен несколько лет назад.

Нашёл и восстановил надгробный камень человек, который решил построить в Рогини на месте старой Николаевской церкви новую. Зовут его Виктор Узлов.

Сейчас, уже многое зная об истории переселения в Сибирь, я могу предполагать, что именно священник   Михаил Леплинский не только крестил детей моих прадедов и венчал их самих, но и благословлял своих прихожан-переселенцев на дальний поход. Предположу, что уходили рогинцы в Сибирь весной 1897 года – сразу после Пасхи, которая праздновалась в тот год 26 апреля.

Во многих научных статьях (в том числе в тех, которые прислал мне Роман Фёдоров, учёный из Тюмени) я прочитала о том, как готовились крестьяне из разных губерний к переселению за Урал. Не могу не поделиться отрывком из работы исследователя А.А. Чарушина «Крестьянские переселения в бытовом их освящении», Санкт-Петербург, 1911г.:

«В последний праздник перед отправкой все идут в церковь, служат напутственный молебен и панихиды на могилах родных. Прощаясь с погостом, бабы “голосят”, отдавая последний привет близким умершим. Проводы переселенцев – самый тяжёлый акт в деле переселения. Кроме родственников, на проводы съезжается большое число окольных крестьян и собирается всё село от мала до велика, особенно, если выселяется значительная часть домохозяев. – Живых хороним, – говорят крестьяне в этом случае.

С утра у “выезжанцев” всё готово. Остаётся только получить последнее напутствие от священника. Если в селе есть церковь, то обыкновенно служится обедня, но редко все присутствующие помещаются в церкви и большинство располагается на площади. Во время литургии переселенцы молятся на коленях, многие горько плачут. По окончании литургии, лишь только послышатся удары колокола, толпа начинает волноваться, и из церкви на площадь выносят хоругви и иконы для совершения напутственного молебна под открытым небом. С первых же слов священника все замирают и опускаются на колени. С крестом в руках и нередко со слезами на глазах говорит священник своё последнее прощальное слово отъезжающим. Слово это, сказанное из глубины взволнованного сердца, так сильно трогает слушателей, что плачут они навзрыд. Подходя к кресту, отъезжающие трижды целуются со священником и получают благословение на новую жизнь. Просят у священника дать им в дорогу “список” с чудотворной иконы Николая Угодника или Казанской Божией Матери, мотивируя эту просьбу: “Она, Царица Небесная, будет хранить нас и там, как и здесь сохраняла”...»

Осенью прошлого 2017 года, будучи в Рогини, я стояла возле надгробного камня священника Леплинского, смотрела на площадь перед строящейся новой Николаевской церковью, отчётливо представляя себе этот напутственный молебен далёкой весны 1897 года, и тоже не могла сдержать слёз.

Сто двадцать лет минуло с той поры, как потянулся из Рогини обоз переселенцев в неизвестную и далёкую Сибирь. Путь переселенцев в Сибирь был долог, и только к концу лета они добрались до места, выбранного годом раньше ходоками из Рогини Евдокимом Мельниковым и Прокопием Крупниковым и зачисленного за ними в январе 1897 года. Участок этот на карте того времени носил название «посёлок Ермаковский», но никакого посёлка не было: перед белорусскими переселенцами глухой стеной стоял лес.

Они трудно приживались на новом месте, однако деревня быстро строилась. Работящими были эти белорусы, с надеждой на лучшую жизнь пришли в Сибирь, и свято верили в неё. С верой пришли и с верой жили. И мечтали, мечтали о своей деревенской церкви, которой так не хватало им на этой новой, хоть и суровой, но щедрой земле. Всего было вволю: и лесов, и земли, и воды. Вот только колен приклонить было негде...

Переселенцев той поры конца девятнадцатого – начала двадцатого века ехало за Урал, в Сибирь и на Дальний Восток великое множество: около трёх с половиной миллионов человек переселилось к 1914 году. Переселенческие посёлки росли как грибы, и если быт поселенцев худо-бедно налаживался, то с духовной жизнью была просто беда. Зачастую участки выделялись далеко от старожильческих сёл, где были церкви. Но много туда не находишься, особенно зимой и в страду.

Вот ещё один отрывок – из второго выпуска справочного издания Переселенческого управления «Сибирское переселение в 1899 году». Цитирую дословно:

«...в Сибири переселенца ожидает лишение, которого он не знал на родине, именно, недостаток Храмов Божьих. Население Сибири столь редко, селения столь удалены одно от другого, что часто проходят недели и месяцы, прежде чем переселенец, устроившись в глуши, сможет выбрать время, чтобы съездить в отдаленную церковь. Мало церквей, мало и школ; а в Священном писании сказано: “не хлебом одним будет жить человек, но и всяким словом, исходящим из уст Божиих”. Собираясь в Сибирь, надо помнить и об этом ожидающем там лишении, а, собравшись, следует идти с твердым намерением, при первой же возможности сделать все, чтобы создать храм, жертвуя, если не деньгами, то хотя бы своим трудом...»

Из других источников известно, что не все переселенцы выдерживали эту долгую разлуку с церковью. Многие возвращались назад – их не удерживали ни земля, ни свобода: страшились умереть без покаяния и детей подолгу растить некрещёными.

Помню, как в телефонном разговоре я поделилась одной прочитанной историей о возвращении переселенцев на родину с Валентиной Карповной Черняковой, внучкой старшей сестры моей бабы Ганны. Наши бабушки были дочерями Харитона Григорьевича Мельникова, переселенца из Рогини.

  В ответ на мой рассказ она сказала:

– А чему тут удивляться? Мне моя баба Зеня сказывала, что и отец её Харитон тоже хотел вернуться назад. Пришёл как-то с мельницы, на которой работал, присел на завалинку и с тоской сказал: «Зеня, дачушка мая, а можа, вернёмся назад, в Рогинь?» Она спросила его: «Почему, тату?» А он ей ответил: «Царквы тут няма, дачушка, і яблыкі не растуць...»

Но шёл за годом год, а в жизни ермаковских переселенцев ничего не менялось.

Нет, деревня, конечно же, разрасталась. Распахивались поля, игрались свадьбы и рождались дети, но по-прежнему ходили переселенцы за тридцать вёрст в Каргалинскую церковь – и венчать, и крестить, и отпевать.

Но вот в 1904 году забрезжила, кажется, слабая надежда: царское правительство озаботилось, наконец, духовной жизнью переселенцев.

Процитирую ещё один отрывок документа из «Дела о предоставлении благочинными Тобольской епархии о церквях и молитвенных домах в переселенческих посёлках», за 1904 год:

«В заседании Комитета Сибирской железной дороги 17 декабря 1903 года был возбужден вопрос о необходимости предоставить переселенческому населению Сибири большую, чем ныне, возможность удовлетворить свои духовные нужды путем устройства в наиболее отдаленных от церквей переселенческих пунктах передвижных церквей» на что «ГОСУДАРЬ ИМПЕРАТОР 19 февраля 1904 года ВЫСОЧАЙШЕ соизволил».

Однако далее в этом документе шла речь о сокращении кредитов на ведение переселенческого дела и о желательности в ближайшем будущем лишь «ограничиться собиранием подробных сведений».

Указ Тобольской Духовной Консистории №1617 от 31 мая 1904 года предписывал духовенству уездных епархий к 1 июля представить отчёты, содержащие сведения о кредитах «на ведение переселенческих дел», о «духовных нуждах переселенцев» и о том, «каким путём – устройством передвижных церквей, молитвенных домов, часовен или иными способами» эти нужды могут быть удовлетворены.

Из уездных епархий полетели в Консисторию рапорты. Среди них я нашла рапорт из Тарского уезда о нуждах ермаковских переселенцев. Очень интересен текст этого документа (орфография сохранена):

«В Тобольскую Духовную Консисторию, и.д. Благочинного Тарских Уездных церквей, священника Константина Елеонского Рапорт

"Воисполнение Указа Тобольской Духовной Консистории от 31 мая с.г. за
№1617-м честь имею донести, что переселенцы, проживающие в приходах
Тарских уездных церквей, за небольшим разстоянием от приходских храмов
нужды в постройках передвижных церквей, молитвенных домов, часовен не
имеют, кроме жителей поселков: Ермаковского, Еловки, Жигули, Осиновки и Спириной Каргалинского прихода, каковые со старожилами деревень Тамакульской и Скрипкиной нуждаются в самостоятельном, отдельном от Каргалинского, храме, но по бедности своей выстроить едва-ли смогут".

Исполняющий дела Благочинного, священник Константин Елеонский, 1904 г. сентября 6 дня».

Затем последовали долгие восемь лет ожидания. И только в 1911 году снова заговорили о проблеме церквей для переселенцев. Снова началась переписка Святейшего Синода и Тобольской Епархии. В 1912 году было намечено открытие 131 прихода в переселенческих посёлках от Сибири и до Дальнего Востока. Среди них – двенадцать приходов в Тобольской губернии. Двенадцатым по списку был назван приход посёлка Ермаковского.

  В Москве открылись Пасторские курсы и курсы псаломщиков для новых приходов.

На Третьи Пасторские курсы в Москву был направлен из Орловской губернии с блестящими рекомендациями учитель Георгий Якушин, а на курсы псаломщиков – Гавриил Журба из Полтавской губернии. Они и стали первыми служителями Ермаковской церкви, названной Никольской – в честь Святителя Николая Чудотворца. Переселенцы помнили об оставленной на родине, в Беларуси, церкви с таким же именем. Хотя церковного здания в полном смысле слова в Ермаках ещё не было. Согласно записи из Клировой ведомости Никольской церкви за 1912 год: «Для села Ермаки приобретена походная церковь, помещается во вновь строящемся и неосвящённом молитвенном доме. Здание деревянное, на листвяжных сваях, с таковой же колокольней в одной связи».

Но крестьяне радовались и этому. Службы начались в конце мая.

Из записей Клировой ведомости за 1912 год:

«При церкви действует церковно-приходская школа, учрежденная в 1911 году. Размещается она в доме церковной сторожки». Первым учителем этой школы стал Димитрий Исидорович Ожгибесов.

И ещё из клировой ведомости 1912 года: «В церковной библиотеке находятся книги для чтения предназначенных 45 томов». 

Первым церковным старостой 1 августа 1912 года был избран Евдоким Мельников, «из крестьян, неграмотный, шестидесяти одного года от роду».

Долгожданное событие произошло.

Над сибирской тайгой, окружавшей деревни белорусов-переселенцев, над озёрами и реками, над распаханными полями зазвучал, наконец, колокольный звон.

Казалось, жизнь налаживается.

Но этой налаженной, мирной жизни суждено было продлиться недолго.

Приближался год начала Первой мировой войны, а за ним – 1917 год.

Елена НОВИКОВА, г. Санкт-Петербург

Номер: 96 | Архив номеров Источник: Красная звезда
 
По теме
Варкин пояснил, что террор – это оружие трусов против нормальной жизни Екатерина Коган Сегодняшние молитвы посвящены тем, кто погиб и пострадал.
  Недавно мы встречались с отцом Алексием, настоятелем Храма в честь праведного Прокопия Христа ради Юродивого, Устюжского чудотворца.
Клирик Никольского кафедрального собора священник Николай Пильников освятил новую технику, поступившую на вооружение 53 пожарно-спасательной части 18 пожарно-спасательного отряда.
При поддержке депутата Тюменской городской думы Андрея Кима и первого секретаря Тюменского обкома Ленинского комсомола Решада Алимова совместно с юристом областного отделения КПРФ Екатериной Васечко в Храм Святых мученик
27 января на пешеходной улице Дзержинского яблоку негде упасть: сотни тюменцев приняли участие в одном из самых важных событий года.
27 января в 14:00 на пешеходной улице Дзержинского будет дан старт масштабному событию не только для Тюмени, но и для всей нашей большой страны!
Фото инфоцентра правительства региона - Tumentoday.Ru Он обвинил организаторов и исполнителей теракта в трусости и никчемности Фото инфоцентра правительства региона Председатель Духовного управления мусульман Тюменской области, муфтий Зиннат хазрат Садыков выступил с заявлением,
Tumentoday.Ru
Совместными усилиями не допустить пожаров! - МЧС В Главном управлении МЧС России по Тюменской области совместно с представителями Прокуратуры Тюменской области проведен совместный учебно-методический семинар по вопросам подготовки и организации работы в период прохожде
МЧС
Фото Сергея Мжельского - Tumentoday.Ru Своим опытом тюменцы поделились со специалистами из Москвы Фото Сергея Мжельского Опыт оказания медицинской и социальной помощи бездомным людям в Тюменской области был отмечен президентом России Владимиром Путиным.
Tumentoday.Ru
В Тюменской области с начала года выявлено почти 60 случаев туберкулеза - NG72.Ru Автор: НАША Газета Источник фото Департамент здравоохранения Тюменской области В течение месяца тюменцы могут пройти флюорографическое обследование в любой поликлинике С начала года в Тюменской области было выявлено о
NG72.Ru
Театральные загадки - Библиотечный центр 27 марта в Тумашовской сельской библиотеке была организована игра-викторина «Театральные загадки», посвященная Дню театра.
Библиотечный центр