Театр — это храм. Так говорит заслуженный артист России Алексей Шлямин. И добавляет с лукавой усмешкой: «Храм-храм, и нет человека…» Накануне Всемирного дня театра мы поговорили с ним о буднях актёрской профессии, притяжении сцены и муках творчества.
Фото Павла Анущенко, Анатолия Меньшикова, Дмитрия Ткачука и из архива театра.
Досье «ТИ»:
Алексей Владимирович Шлямин родился в Комсомольске-на-Амуре 8 декабря 1962 года. В 1984-м окончил театральный факультет ВГИИ. Работал в театрах Луганска, Тольятти, Тюмени, на телевидении в качестве автора, ведущего и актёра. С 2003 года активно снимался в кино. Был удостоен премии «Лучшая мужская роль» на международном фестивале «Кинотавр» за роль врача-реаниматолога в фильме Алексея Мурадова «Правда о щелпах». Заслуженный артист России. Актёр молодёжного театра «Ангажемент».
Первым делом я спросила у Алексея Владимировича, почему интернет не даёт ссылок на интервью с ним? Неужели тюменские журналисты совсем не интересуются ведущим актёром театра «Ангажемент»? На что Шлямин грустно заметил, что вот, мол, Тарабаева регулярно ходит на спектакли театра, а на интервью сподобилась только сейчас. Посыпаю голову пеплом и включаю диктофон.
— Станиславский говорил, что театр начинается с вешалки. А с чего, Алексей Владимирович, он начинается лично для вас?
— С утренней разминки речевого аппарата. Актёр должен регулярно работать над голосом, дикцией и вообще над собой. Это у него прописано в должностных обязанностях. Он должен быть физически оч-чень здоровым человеком! Наша театральная молодёжь сейчас специально занимается спортом, не пьёт, не курит. Как-то блюдёт себя. Не то что мы когда-то в их возрасте…
— «Театр — это место развлечения и раздумья для публики», был уверен знаменитый итальянский режиссёр Джорджо Стрелер. А театр в Тюмени — это место для чего, как вы считаете?
— Для того же самого! Если, конечно, это достойный театр.
— Вы ходите на спектакли в другие театры?
— Нет времени! Когда отработаешь свою роль, хочется отдохнуть, спрятаться ото всех, чтобы сохранить оставшееся здоровье. Для меня в Тюмени нового всё равно уже ничего не будет. Да и в Москве тоже. Всё, что показывали, показывают, да и будут показывать — одно и то же…
— Не соглашусь. Посмотрите, как развивается у нас молодёжное театральное движение. Ребята стараются удивить публику…
— Мы тоже удивляли 30 лет назад. Делали какие-то необычные постановки, пытались выделиться. Всё уже было. В мире известны две театральные школы: искусство представления и искусство переживания. Нас учили по Станиславскому — по «школе переживания». В Европе и Америке раньше работали по Михаилу Чехову — по «школе представления». Там внешне воздействовали на зрителя, не внутренне его задевали, а восхищали. Ну, восхитился ты? Посмотрел — и до свидания. А школа переживания и восхищает, и трогает! Или я уже консерватор? Привык в искусстве к чему-то одному, как в одежде…
— По-вашему, зритель приходит в театр следить за переживаниями артиста или смотреть на работу режиссёра?
— За тем и за другим. Работа артистов и режиссёра — командное действо. Когда режиссёр добивается от актёров органичного существования на сцене в предлагаемых обстоятельствах, выполнения всех режиссёрских задач, взаимодействия между партнерами, то зритель получает то, на что рассчитывал. Есть расхожее мнение: если спектакль удался — молодцы артисты, а если нет — плохой постановщик. Это о чём говорит? Режиссёр не вытащил из актёров то, что хотел, не сумел объяснить им задачу. Так не все это и умеют. Мало кто из сегодняшних молодых режиссёров разговаривает с актёрами о внутренних переживаниях их героев и в целом обсуждает с ними задачу спектакля. Но если мастер находит взаимопонимание с артистами, тогда получается «бомба». В «Ангажементе» ставит в основном молодёжь. У меня остались противоречивые ощущения от работы с Константином Солдатовым, который делал спектакль по роману Виктора Строгальщикова «Край». Он взялся за постановку вещи, которую, мне казалось, невозможно поставить в театре. Но каким-то чудным образом она всё-таки была поставлена. Не мне судить, что получилось. Я же со стороны «продукт» не вижу. Текст учился быстро. Но то, что предлагал Солдатов, мне было непонятно. Правда, психологически он меня не загружал. Надо было просто выполнить действие и сказать тест. Долго мы не возились. Видимо, режиссёр полностью доверял актёрам.
— Раньше режиссёры работали иначе?
— В те времена, когда я был молод, горяч, дерзок и красив, многие так же, как и сейчас, работали методом показа физических действий, то есть: «встал сюда, сказал вот так, перешёл сюда». Делали картинки, не углубляясь в процесс актёрской работы над ролью. Сейчас я отношусь к этому проще и легче. А тогда сильно расстраивался. Помню, в луганском театре даже от какой-то роли отказался. А другую сделал по-своему.
— На конфликт шли?
— Ну да. А что же, чувствовать себя дураком на сцене? И потом со стыдом выходить на поклон? Меня в Воронеже хорошо учили актёрскому мастерству (и режиссуре, кстати!). Мастер нашего курса Алексей Дундуков знал, что на творческом пути актёрам попадаются всякие режиссёры. И чтобы мы не чувствовали себя беспомощными, столкнувшись с режиссёрской бездарностью, научил нас самих выстраивать себе роль. Но в канве общего действия. Мне, молодому, взрослые актёры говорили: «Молчи! Делай, как режиссёр говорит. Потом по-своему сделаешь. Он всё равно всё забудет!» Как правило, так и бывает. Режиссёр кипятится: «Так делай!» Ты ему: «Ну, не надо так, можно же вот этак…» «Нет, не годится!» — шумит. А через три репетиции требует уже то, что ты ему предлагал. Почему интересно работать с известными, уже зарекомендовавшими себя режиссёрами? Потому что они всегда тебя чему-то учат. Поработаешь с профессионалом хотя бы один спектакль, и сразу такую школу хапнешь! Такой кайф от работы получишь! Вот тогда и приходит понимание, что не зря пошёл в актёрскую профессию. Мне было интересно взаимодействовать с такими мастерами, как Александр Огарёв, Михаил Поляков, Александр Цодиков. Последний во время застольных периодов работы над пьесой рассказывал всё об эпохе, описанной в произведении, и о взаимоотношениях персонажей. Это было увлекательно, давало пищу для ума. Цодиков — режиссёр крепкий, старой формации. Как раз такой, который может чему-то научить…
— Сейчас застольных периодов не бывает?
— Насколько я понимаю, режиссёрам просто нечего сказать актёрам. Театр, мне кажется, из-за этого многое теряет. Вот если бы мы знали, о каком времени идёт речь в спектакле «Река возвращается» по рассказам Омельчука, нас не спрашивали бы на гастролях в Тобольске, почему в постановке песни одних лет, а одежда — других? Но, может быть, режиссёр и не ставил такой задачи: поместить героев в строго определённую эпоху…
Мечты и реальность
— Алексей Владимирович, почему вы пошли в актёрскую профессию?
— Захотелось в кино сниматься. В первом классе на каникулах бегал с друзьями смотреть фильмы «Армия трясогузки» и «Армия трясогузки снова в бою». Там играли наши ровесники. И я думал: «Как интересно. Тоже так хочу!» А когда в пятом классе посмотрел «Не болит голова у дятла» и влюбился в актрису Елену Цыплакову, решил окончательно: буду артистом. Я ещё тогда не знал, что театральные актёры тоже могут сниматься в кино, поэтому театром сильно не интересовался…
— И потом вы уже не сомневались в выборе?
— Да, но я затаился. Не рассказывал всем о своей мечте. В народный театр при Доме офицеров пошёл только в конце десятого класса и год занимался, пока на заводе работал.
— На каком заводе?
— Воронежском авиационном. Я устроился туда, потому что опоздал с поступлением. Надо было заранее поинтересоваться условиями приёма в институт. А кто должен был это сделать, кроме меня? Мама к моей идее серьёзно не относилась. В общем, я пропустил все сроки. И в августе уже работал на заводе слесарем-сборщиком летательных аппаратов. Даже второй разряд получил! В народном театре за год мы поставили спектакль «Бомба и капитан». Действие постановки происходило на черноморском побережье. Я играл роль внука морского капитана. Помню, меня тогда похвалили. Мол, хороший мальчик, надо оставить его при театре. Но я поступил в Воронежский государственный институт искусств.
— Легко поступили?
— Не сильно напрягался. Короткую басню выучил, а стих и прозу — недоучил. Мне сказали, что комиссия всё равно до конца не слушает. Там видят, надо поступать человеку или пытаться не стоит.
— Чем запомнились студенческие годы?
— Тем, что удивительно, как самому мне хотелось учиться. А в школе был троешником. В институте мне всё нравилось! Студенчество запомнилось ещё и первой любовью, потом второй и третьей.
— В каком театре начинали?
— Отслужив в армии на Дальнем Востоке, уехал в Луганск (тогда Ворошиловград) к жене, которая устроилась в местный театр. Но отношения с театром не сложились, и мне пришлось уехать. Какое-то время мотался по стране. Поработал в тюменской «драме», потом поехал в Тольятти в экспериментальный театр Глеба Дроздова «Колесо». Развелся с первой женой. Обратно в Тюмень вернулся. Женился второй раз… как всегда, удачно…
— Почему-то многие думают, что нет ничего проще лицедейства. И актёры живут в своё удовольствие. Расскажите, какое удовольствие получаете вы? И что ещё к нему в придачу?
— Кто-то сказал, актёры — это люди, которые хотят внимания, славы, публичного обожания. Честолюбивы они. Кажется, станешь знаменитым, и жизнь твоя превратиться в сплошное удовольствие. Ха! Не слушали мы нашего декана учебного факультета Евгения Борисовича Слепых. А он предупреждал: «Ребята, вы зря идёте в эту профессию. Она очень жестокая и попортит вам жизнь. Хапнете горюшка!»
— Вы, конечно, ему не поверили?
— Конечно, нет! Мы все хотели быть такими же, как Янковский, Лановой, Фрейндлих… В начале творческого пути никто ничего не понимает. А потом артист сталкивается с унижением, когда его, молодого, начинают гнобить. У некоторых режиссёров есть такая манера: они сначала втаптывают актёра (даже если он гениальный) в грязь, дают понять, что он — дерьмо и ничего не умеет, а потом подводят к тому, что артист именно с ним, режиссёром, выбился в люди. Не все такое выдерживают. Мне приходилось ссориться с режиссёрами.
— У вас всегда своё собственное видение роли?
— В основном. Если я понимаю произведение, то знаю, как делать свою роль.
— Что самое сложное в работе театрального актёра?
— Для меня сейчас — выучить текст. И выйти на сцену, чтобы ноги не болели. Ещё какая-то лень появилась, несвойственная мне совсем.
— Какая внутренняя работа стоит за созданием образа?
— Разбор пьесы, понимание её смысла. Может, нескромно так говорить, но сложностей в этом никаких не нахожу. Однако понимаю, если бы спектакль ставил дотошный Огарёв, может быть, тогда бы я осознал, что никакой я не заслуженный артист, а так — хрен с горы. А ведь однажды он мне сказал, что я его любимый артист. Мы тогда делали его спектакль в «Колесе». И достигли исключительного взаимопонимания! Он дольше всех со мной мучился, у меня ничего не получалось. А потом я выдал! Со многими режиссёрами так было. Даже в кино с Александром Миндадзе. Ну, не рождалось! Я пытаюсь сначала создать нечто среднее между тем, чего хочет режиссёр, и тем, чего желаю сам. А это, как правило, несоединимо. Потом начинаю всё делать по-своему и слышу: «Ну, вот так и надо было!» Видимо, не сразу правильно понимаю режиссёра…
Большой обман
— Алексей Владимирович, есть ли у вас какие-то творческие страхи?
— Да, я боюсь забыть на сцене текст. Мне даже сны такие снятся.
— А бывало такое?
— Один раз. Поляков поставил «Школьные уроки». У меня главная роль. А там практически весь спектакль (полтора часа!) актёр один что-то рассказывает публике. Партнёры появляются из-за кулис лишь на короткие моменты. А я забыл текст!
— И?
— В зале дети сидели. Я им: «Минуточку, я текст сейчас посмотрю…»
— Каким представление о театре у вас было раньше, и какое оно сейчас?
— Пока учился, у меня формировалось представление об актёрской профессии, о самом актёре в театре как об известном человеке, которого любят зрители и вокруг него всегда красивые женщины. А вот о театре? Конечно, декану я не верил, что профессия вредная и не все её выдерживают. А ведь действительно, через некоторое время кто-то уходит из театра, кто-то спивается, у кого-то не хватает сил удержать высоту… Со временем я понял, что театр — один большой обман. Актёры обманывают зрителя!
— А он обманываться рад!
— Да! Поэтому между публикой и артистами возникает взаимопонимание, которое даёт положительный результат — восторги, аплодисменты, цветы, новые знакомства…
— Вот говорят: актёр — профессия зависимая. Он зависит от зрителя, режиссёра, партнёров по сцене. От кого больше?
— В молодости — от всех. Окрепнув на сцене и поняв специфику театра, он зависит от режиссёра. А потом, если получилось в профессии состояться, зависит чуть-чуть от руководства. Хотя раньше что заслуженные, что народные артисты ходили по театрам с независимым видом. Им что директор, что режиссёр — были не указ. Или мне так казалось?
— А этот устойчивый стереотип о том, что все актёры — люди ранимые, насколько он верен? Вот вы — ранимый?
— Не все такие, конечно. Некоторых ничем не прошибёшь. Но, вообще-то, если актёр — не чучело, он не может быть не чувствительным. Ведь когда делаешь роль, сопереживаешь своему герою. Иначе ничего не получится на сцене. Кто не сентиментален и не раним, не умеет сочувствовать, тот не актёр. Вот! Да, мы — ранимые и сентиментальные.
— Алексей Владимирович, как вас в «Ангажемент» занесло?
— В 1994 году, во второй свой приезд в Тюмень я встретил Леонида Окунева, который и позвал меня в новый театр. Я проработал в «Ангажементе» до 2000-го. Потом ушёл на телевидение. А в 2005-м снова вернулся в театр. Но в 2008-м опять ушел. И вот третий приход в 2013-м. Сейчас у нас много молодых артистов. Легче стало работать. А когда всё начиналось, нас было мало. Мы из спектакля в спектакль переходили, а деньги получали смешные. Меня тогда выручала телепрограмма анекдот-шоу «Променад», в которой мы работали вместе с Окуневым и Антипиным.
— Какие отношения со зрителем сегодня переживает «Ангажемент»?
— Все говорят, что наш театр очень любят! У нас есть свой зритель. И это притом, что «Ангажемент» располагается не в центре города, а на его периферии. К нам не каждый доедет. Но ведь доезжают! И медийные лица у нас в зале часто появляются. Например, заглядывает Юлия Шакурская, руководитель концертно-театрального объединения, телевизионщики из ГТРК «Регион-Тюмень» частые гости. Даже, говорят, жена губернатора любит наш театр!
— А какие отношения с «Ангажементом» переживаете вы?
— Сейчас я ко многому отношусь не так остро, как в былые годы. Спокойнее стал. Мне говорили, что «Ангажементу» новое здание построят. Вот жду стоически уже пять лет, но никто не чешется…
— Какой совет вы можете дать тем, кто хочет попробовать себя в актёрской профессии?
— Хорошо подумать: готовы ли дойти до конца? Нужно мощное желание стать артистом, а также воля и сила!
— Всемирный день театра, который будет отмечаться 27 марта, для вас праздник?
— Ну, как праздник? В славной традиции администрации нашего театра проводить все праздники на сцене. Так что ещё и работа. Будем играть спектакль «Это Тюмень, детка!»
Ирина Тарабаева